Накануне нового 2022 года писательница Полина Дашкова, книги которой выходят миллионными тиражами, получила престижную литературную премию «За вклад в развитие жанра», учрежденную телеканалом «Русский детектив». Корреспондент «Труда» встретилась с лауреатом, но разговор почти сразу ушел далеко за рамки детективного жанра.
— Полина Викторовна, самый первый прочитанный вами детектив помните? Когда появилась мысль «Хочу писать так же»?
— Все, что я читала, вызывало желание написать так, как никто раньше не писал. Первым детективом для меня стали, наверное, «Мёртвые души». Нет, пожалуй, все-таки «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях»!
— Как-то непривычно относить эти произведения к детективному жанру.
— Понятие «детектив» очень условно. Это ярлык, который, как и все другие, обладает свойством сужать пространство и зашоривать сознание. На то ярлыки и существуют.
— Значит, прибегая к ярлыкам, мы сами себя обкрадываем?
— А человек в 99 случаях из 100 все устраивает себе сам — сам обкрадывает, мучает, даже убивает. Есть в психологии такое понятие — выученная или навязанная беспомощность, когда человек, не имея собственных мыслей, руководствуется теми, что ему вбили в голову, выдавая их за свои.
— Что для вас становится начальным импульсом к новой книге?
— Всегда этот «детский» вопрос... Риторический, не имеющий однозначного ответа. Воплощение замысла начинается с того, что перед тобой возникает история, которая может послужить тропинкой, ведущей к ответу. Но реальные сюжеты никогда полностью в роман не входят. В пять лет мне пришлось публично сказать неправду, хотя я знала, что врать нельзя. На утреннике в детском саду мне пришлось читать речёвку «Мы внучата Ильича». Но у меня же есть дедушки, я их внучка! Странное несовпадение теории и практики, когда речь шла об Октябрьской революции, занимало меня и в школе, и в институте. Я застала моих прабабушек, и дедушки кое-что о том времени помнили, а в книжках и учебниках я читала нечто совершенно противоположное. Из желания разрешить этот парадокс потихоньку вызрела трилогия «Источник счастья».
— Вы получили премию за вклад в детективный жанр...
— То, что я пищу — не детективы. Это классическая беллетристика. Я просто делюсь с читателем тем, что узнала, открыла для себя, и выбираю для этого форму, которая мне максимально доступна и мила. Дальше уже дело читателя, как к этому отнестись. Я веду с ним равноправный диалог, не собираясь его «воспитывать» и что-то внушать: любое навязывание — это вне литературы, вне любого художественного творчества вообще.
— Считается, что у каждого автора есть персонаж, о котором он, как Флобер о мадам Бовари, может сказать — это я.
— Флобер, конечно, кокетничал. Эмма — не он. Есть писатели, которые пишут исключительно о себе. У одних это получается блистательно, у других — совершенно не интересно. Каждое произведение Довлатова — исповедь. Там нет персонажей, только он сам. Ему это поразительно удается. Но это — редкость. В основном, когда автор делает главного героя самым сильным, красивым, умным и ярким, а остальные прыгают вокруг него, как тени — получается такая «подростковая» литература, независимо от паспортного возраста писателя. Он придумывает себя такого, каким хотел бы быть, как это обычно и происходит с подростками. Книга не обязательно выйдет не интересной, но, как правило, энергетического потенциала такого писателя хватает на одно-два произведения, а дальше он начинает, что называется, зависать. Литература начинается с персонажей! Ты видишь других людей не отражениями самого себя, а самостоятельными личностями, которые тебе интересны и важны, даже если это отъявленные злодеи.
— Разве злодей может быть глубокой личностью?
— Вы правы, уточню: злодей вообще не личность. Только оболочка. Жестокость — это именно то, что убивает личность. Человек без совести может существовать физически, даже не подозревая, что душа его уже в аду, в самых нижних кругах, среди вечного холода и льда.
— Когда поставлена финальная точка, кто становится вашим первым читателем?
— Художник и корректор. Дело в том, что я не пишу роман последовательно, от начала к финалу. Когда появляются очередные десять-двадцать страниц текста, я читаю их вслух кому-нибудь из самых близких — на слух многое воспринимается иначе. Смотрю на эмоциональную реакцию: если слушают внимательно и в конце спрашивают, а что дальше — все в порядке. А если внимание плавает, то что бы они потом ни говорили, понимаю — нужно дорабатывать.
— Как относитесь к простоям?
— Спокойно, поскольку отдаю себе отчет в том, что роман требует колоссальной внутренней энергии, а она у любого человека не безгранична. Насильно заставить себя писать невозможно. Так что, если не пишется, не стоит устраивать из этого трагедию. У меня всегда под рукой подушка безопасности — черновики и записные книжки, которые я пишу перьевой ручкой в обычных тетрадках. Их уже накопилось столько, что всегда можно влезть, перечитать и найти что-то полезное.
— А как накапливаете энергию, от чего подпитываетесь?
— Одно из самых больших удовольствий — перечитывать любимые книги. Бунина, Чехова, Паустовского. Набокова — «Король, дама, валет», «Приглашение на казнь», «Дар». Или взять томик стихов Тарковского или Иннокентия Анненского. А Пушкина иногда и открывать не нужно — многое знаю наизусть: прочел про себя любимые стихи, и стало легче. Знаете, в тайге есть такие избушки-заимки, в которых путешественники оставляют продукты и топливо для тех, кто пойдет этим маршрутом после них. Они это делают для совершенно незнакомых людей. Такая круговая порука добра — один из принципов литературы. Ты устал, у тебя неприятности — берешь любимую книжку и попадаешь в это пространство тепла. Человека уже давно нет на свете, а его книги согревают, придают сил, как те запасы в лесных избушках.
— Как вы относитесь к делению литературы на «мужскую» и «женскую»?
— Это тоже ярлыки. Люди навешивают их, чтобы не задумываться. Скажем, «Бедная Лиза» Карамзина — совершенно «женская» проза. Знаю писателей-мужчин, которые по всем ярлыковым критериям должны быть отнесены к разряду «дамской литературы»: внешне он вполне брутален, а внутри — девочка-подросток с массой комплексов. Есть немало и обратных примеров — женщины, кажущиеся хрупкими и ранимыми, на поверку оказываются очень мужественными, сильными и умными. Так что дело вовсе не в том, какого пола автор...
— В обществе все острее становится запрос на справедливость. Не найдя ее в жизни, мы обращаемся к искусству в надежде отыскать в книге или сериале. Согласны?
— Понятие справедливости мне кажется сиюминутным и поверхностным. Я не никогда в нее не верила. Не верю и сейчас, потому что люди, говорящие о ней, как правило, подразумевают под ней только то, что справедливо именно с их точки зрения. Для меня важнее милосердие.
— И поэтому предпочитаете счастливые финалы?
— Ты переживает за героя, он становится тебе близок, а потом автор его убивает, и ты недоумеваешь — зачем вообще было все затевать? Есть люди, считающие, что правда жизни заключается именно в трагичных финалах. Но это — их личное мнение.
— Многие ваши коллеги по цеху сетуют на падение интереса к чтению, вздыхая о навеки утраченной самой читающей стране. Как вы оцениваете ситуацию?
— Сетования на то, что раньше было лучше — абсолютная банальность. Когда я училась в школе, в нашем классе книжки запойно читали человек пять-семь. Я тоже входила в эту категорию. Без книжки себя представить не могла, а летом на даче забиралась с фонариком на чердак, где лежали старые подшивки «Науки и жизни», и читала все подряд. Еще десять-пятнадцать добросовестно читали положенное по школьной программе и что-то для себя, по увлечению — какой-нибудь «Советский спорт». Остальные пятнадцать — в классе было человек тридцать пять — прекрасно обходились без книжек. Похоже, что сегодня соотношение примерно такое же.
— Вот только большинству все сложнее одолевать тексты, где «многа букафф»...
— Да, сегодня это уже вопрос здоровья. И не только физического. На информацию из сети мозг зачастую реагирует неадекватно. Человечество не может перепрыгнуть через свою природу — наш мозг не рассчитан на длительный контакт с электронными носителями. Лет тридцать назад говорили о клиповом сознании, сейчас его переименовали в сетевое, но оно существовало и раньше — комиксы не сегодня придумали. Бумажная книга позволяет человеку дольше оставаться в здравом уме. Ведь это же целый букет ощущений — запах, плотность бумаги, шелест переворачиваемых страниц. Я к электронным прибегаю только в том случае, когда бумажную версию раздобыть не могу, а книга нужна позарез.
— Пандемия, так круто изменившая привычную жизнь, сюжет вам не подкинула?
— Да, я сейчас пишу роман именно об этом. Все происходящее для меня — это война против человеческого иммунитета. Как телесного, так и духовного. Я достаточно неплохо знакома с методами психического воздействия на людей, используемых тоталитарными сектами и военной психиатрией. Мировые правительства осуществляют то, что еще вчера считалось бредом конспирологов. Они пытаются вернуть нас даже не в средние века, а в еще более древние времена, когда жрецы существовали за счет человеческих жертвоприношений. Устоять перед ними, остаться нормальными, разумными людьми, способными отличить черное от белого, очень непросто. Но это единственный шанс...
Свежие комментарии