Крещенский фестиваль, традиционно проводимый московским театром «Новая Опера», и прежде приносил яркие открытия, но на этот раз он стартовал с премьеры, попавшей, кажется, в самое солнечное сплетение сегодняшней российской, да и мировой проблематики. Опера живого американского классика Джона Кулиджа Адамса «Доктор Атом», на Западе считающаяся одной из вершин жанра в XXI веке, а до России дошедшая впервые, поднимает острейший для человечества вопрос: всегда ли наша цивилизация, овладевая громадными силовыми ресурсами, несет благо миру и его будущему?
Речь о произведении, созданном Адамсом в содружестве с либреттистом (еще более известным как режиссер) Питером Селларсом для Сан-Францисской оперы к 60-летию первого экспериментального атомного взрыва и воспроизводящем события исторического дня 16 июля 1945 года на юге Соединенных Штатов. Физик Роберт Оппенгеймер, научный руководитель проекта, испытывает сложную гамму чувств: радостное волнение от приближения к цели исследования, раздражение от растущего давления со стороны политиков и военных, смутную, но усиливающуюся тревогу за то, что принесет планете новая ядерная эпоха.
Эту гамму великолепно почувствовал либреттист. Его Оппенгеймер то возвышенно жонглирует философскими формулировками («Теперь мы знаем, что энергия может стать материей, и теперь мы знаем, что материя может стать энергией»), то, обращаясь к нежно любимой жене, цитирует ей страницами витиевато-символистские стихи Шарля Бодлера («В знойном пекле твоих волос я вдыхаю запах табака, смешанного с опиумом и сахаром; в ночи твоих волос я вижу сияющую бесконечность тропической лазури; на мягких берегах твоих волос я опьяняюсь смешанными запахами смолы, мускуса и кокосового масла»), то в минуту мистического озарения гипнотизирует сам себя страшным и прекрасным образом огненного Вишну из древнеиндийского гимна, который перетекает у него в не менее грозный образ карающей Троицы из 14-го духовного сонета Джона Донна. С этим возвышенным туманом, которым герой словно ограждает себя от жестокой правды, контрастируют четкие и рубленые реплики военного руководителя проекта генерала Лесли Гровса (его партию поет солист Новой оперы баритон Андрей Борисенко), не отягощенная нравственными рефлексиями речь физика Эдварда Теллера — будущего создателя водородной бомбы (бас Константин Федотов), языческие заклинания-предупреждения мудрой служанки Паскуалиты (меццо-сопрано Александра Саульская-Шулятьева)...
Сам Адамс утверждает, что стремился создать, вслед за Вагнером, новую «Гибель богов» с ее долгой, извилистой, но неотвратимо ведущей к роковой развязке драматургией. Пожалуй, здесь американец польстил себе: едва ли кому из сегодняшних авторов по силам тягаться с автором «Кольца нибелунга» и по яркости музыкального материала, и по силе проведения главной идеи — обличения гибельной страсти к мировому господству. Адамсу «не повезло» жить в эпоху, когда написано уже столько гениальной музыки, что проблематично представить себе новые, сравнимые по мощи композиторские открытия. Зато он может, стоя на плечах предшественников, пользоваться их достижениями — и реализует эту возможность сполна. Мы слышим в его текучей, рокочущей, шелестящей, поющей, переливающейся сотнями красок партитуре то отзвуки мистических гармоний «Симфонии псалмов» Стравинского, то подобие гимна Фортуне из Carmina Burana Карла Орфа, то отраженные громы скрябинского «Прометея», то леденящие удары Dies irae («День гнева») из вердиевского Реквиема, то эхо «лязгающих» токкат Шостаковича. В один из моментов показалось даже, что нас вдруг странным образом «выбрасывает» из нью-мексиканской духоты в смертоносный мороз Дворцовой площади, «кровавое воскресенье» на которой живописал в своей 11 симфонии «1905 год» Дмитрий Дмитриевич...
Удивительно, но Адамсу удается избежать прямой эклектики — эти «почти цитаты» вуалируются роскошной оркестровой тканью, изобретательной хоровой партитурой (впечатляюще переданными благодаря труду дирижера-постановщика Федора Леднёва, хормейстера Юлии Сенюковой и их подопечных). Некоторые моменты по-настоящему, волшебно красивы — прежде всего это относится к ариям Китти Оппенгеймер и ее дуэтам с Робертом (замечательное сопрано Екатерина Мирзоянц и приглашенный из Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко баритон Дмитрий Зуев). А ощущение вторичности и некоторого многословия, усиливающееся во втором действии, снимается потрясающим финалом, где весь гигантский оркестр изображает галопирующее биение сердец сотен участников проекта, которому, я уверен, в эти секунды отвечает биение сердец в зрительном зале.
И все же самый сильный момент наступил для меня после всей этой музыкальной роскоши: грохот вдруг смолк, и в грянувшей тишине стали слышны слабые голоса. Вот женщина по-японски причитает: «Я не могу найти мужа, вы не видели его?», вот кто-то просит: «Нет ли у вас воды, дети хотят пить»... Научно-военная мысль победила, экспериментальная бомба взорвалась. Всего лишь несколько недель спустя такие же сотрут с лица земли Хиросиму и Нагасаки, убив сотни тысяч человек и сотворив на земном шаре громадную смертоносную радиоактивную зону...
«Новая опера» пока что предъявила лишь концертное исполнение партитуры — так здесь поступают время от времени, конечно, прежде всего из соображений экономии, но порой это неожиданно укрупняет (а не делает площе) произведение. Так и сейчас, на мой вкус, «Доктор Атом» отошел от жанра сценического триллера и приблизился к монументальной оратории-реквиему, рассказывающей, куда порой ведут самые красиво формулируемые намерения.
Ничего не напоминает из дня сегодняшнего?
Свежие комментарии