Журналиста и писателя Александра Архангельского можно считать долгожителем на отечественном ТВ: его передача «Тем временем. Смыслы» на канале «Культура» выходит уже почти 20 лет, оставаясь образцом интеллектуального телевидения даже во времена, когда само это словосочетание кажется немыслимым. В чем секрет такого долгожительства? Безвозвратно ли канул «золотой век» ТВ? Придут ли в нашу жизнь новые Толстые и Достоевские? На эти непростые вопросы Александр Николаевич ответил «Труду».
— Предлагаю разговор начать с вашей новой книги «Русофил. История жизни Жоржа Нива, рассказанная им самим». Чем так привлекательна личность этого человека? Вот и образ главного героя недавнего фильма Андрея Смирнова «Француз» навеян биографией Жоржа Нива.
— Во-первых, мы с Жоржем давно знакомы. Во-вторых и в-главных, это человек яркой судьбы, которая обращалась с ним не слишком ласково, но сквозь суровость обстоятельств в нем неизменно проступал его светлый внутренний мир. Недаром он цитирует Вячеслава Иванова о двух легких, которыми должно дышать человечество, — собственно Европа и Россия. И одна из трагедий XX века заключена в том, что, оказавшись отрезанным от России, Запад со своим одним легким стал задыхаться. Вот откуда интерес Жоржа к России.
В фильме Андрея Сергеевича много подлинных биографических деталей: жизнь в только что построенном общежитии МГУ, донос, написанный соседом по комнате Колей, влюбленность в русскую девушку — ею была Ирина Емельянова, дочь подруги Бориса Пастернака Ольги Ивинской. На этом, впрочем, сходство кончается — режиссер заострил сюжет, сделав своего героя коммунистом и отправив на поиски пропавшего русского отца...
В гостях у героя новой книги - филолога-слависта Жоржа Нива. Эзри, Франция. Фото Татьяны Сорокиной
Реальный Жорж Нива приехал в СССР в 1956-м сразу после XX съезда КПСС благодаря заключенному нашими странами договору о культурном обмене. Только что закончилась эпоха сталинизма, люди начали открывать для себя вкус свободы, хотя тоталитарная психология никуда не делась. Жоржу повезло попасть в пастернаковский круг. Один из самых трогательных эпизодов книги: 65-летний поэт исповедуется юному студенту о своих запутанных отношениях с официальной супругой и Ольгой Ивинской, раскаивается, что сделал социально несчастными обеих женщин: Жоржу Нива удалось войти в плотные слои советской атмосферы и установить связь с великими людьми, сумевшими остаться собою, будучи под колпаком. Важный посыл нам сегодняшним. Знающим, что снятие одних колпаков вовсе не гарантирует, что не появятся новые.
— Вас знают как бессменного ведущего передачи «Тем временем. Смыслы» на канале «Культура», на мой взгляд, эталонной по вкусу и композиции. С чего все начиналось и как удалось сохранить программу на протяжении без малого 20 лет?
— Спасибо за такую оценку. Но передачу придумал не я, а когда меня в нее позвали, она откровенно разваливалась. Ведущие менялись, какое-то время ее вел замечательный писатель Александр Кабаков, были и другие талантливые люди, но почему-то не срасталось. Вот руководство и решило: поставим кого угодно. У меня опыта на телевидении никакого — я «известинец», да и позвали в конце сезона: полтора месяца побултыхаешься, а там, если что не так, закроем.
Но вопреки всему передача задышала. Мы взяли за образец европейские телеформаты. Например, Бернара Пиво, делавшего литературную программу «Апостроф», которую смотрела вся Франция. Или Марселя Райх-Раницкого, утвердившего новый тип интеллектуального разговора на ТВ о литературе.
С самого начала решили держаться подальше от политики. Даже не из цензурных соображений, а из стилистических: в конце 90-х она и так звучала отовсюду. На ТВ не нужно стремиться заинтересовать сразу всех — важно найти свою аудиторию. Кажется, это нас и спасло. Совсем без политики, конечно, не обходилось, но, к счастью, она не выходила за пределы фона.
— На рубеже столетий российское телевидение переживало расцвет. Вся страна смотрела «Взгляд», «Намедни», «Музыкальный ринг». Сложно было конкурировать?
— Конечно! Аналогов этих программ не существовало в мире. Жанр выкристаллизовался из освободившегося от цензуры чопорного советского ТВ. Очень яркие, мощные, неповторимые перестроечные передачи. В полном смысле слова авторские, строящиеся на индивидуальной харизме ведущего.
— Что же они все исчезли?
— Телевидение — производное эпохи. Оно может ей сопротивляться, от нее уклоняться, идти наперерез, но быть независимым не может. Возьмем, к примеру, «Взгляд». Очень неглупое комсомольское руководство перестроечных лет позволило креативным ребятам реализовываться. Листьев и Любимов отлично выполняли свою часть работы, но на самом деле «музыку заказывал» зритель. Его интересы. Всех тогда волновали корневые вопросы — кто мы, откуда и куда движемся. Под эту повестку оставалось лишь придумать формат. Кстати, популярный впоследствии «Прожекторперисхилтон» был пародией на те перестроечные программы. Но потом и он закрылся.
— Почему?
— Время пародий тоже ушло. Но сначала ушло время расхристанной взглядовской вольницы. В 90-е в эфире возобладали строгие аналитические программы. К ним присоединились ток-шоу. Причем американского образца, который был уже знаком благодаря передачам Фила Донахью — с кучей народу в кадре, шумом, скандалами, топаньем ногами.
Эстетских передач не может быть много. В любую пору это штучные вкрапления: «Антропология» Дмитрия Диброва, проекты Александра Гордона, «Школа злословия» Татьяны Толстой и Авдотьи Смирновой. Уж не говорю о таких грандиозных проектах, как «Намедни» Леонида Парфенова. Очень жаль, что его программ больше нет, этот человек рожден для телевидения.
— Что вообще происходит с нашим ТВ, ставшим, по мнению многих, выхолощенным, крикливым, идеологизированным?
— Это глобальный процесс. Думаю, телевидение потеряло свою основную аудиторию — людей, которые были готовы нажать кнопочку и смотреть все, что предлагается. Теперь людям жалко времени — они смотрят не канал, а программу. И программы эти оторвались от телевизионной площадки. Юрий Дудь собирает такое количество просмотров, которого было бы достаточно для самого масштабного телепроекта. Но зачем ему бесконечные переговоры с администраторами, продюсерами, рекламщиками, если в интернете можно обойтись без них?
— «Ютьюб» составляет серьезную конкуренцию телевидению?
— Разговорному — точно. У Сети свои недостатки, но огромное преимущество: команды сами решают, какую стратегию им выстраивать. Дудь, например, начинал с обсуждения такого важнейшего вопроса, как размер члена у какого-то ведущего. Захватил любопытствующих — и повел туда, куда счел нужным. Точно так же в 90-е Людмила Улицкая начала с темы несчастной любви и криминальных абортов, привлекла любительниц сентиментального жанра и повела за собой в серьезную философскую и социальную проблематику.
— Вы начинали как критик, потом с этим завязали. Почему?
— Критик — профессия для молодых, злых и голодных. Тех, кто питает иллюзию, будто они управляют литературным процессом. А как только станет ясно, что ничем ты не управляешь, пора уходить. Тут в точности как с профессией новостника — в ней нечего делать убеленным сединами. В бытность критиком, когда приходилось читать книги по обязанности и до конца, я чуть не разлюбил чтение. Зато когда бросил, вновь полюбил читать. И сейчас мне кажется, что с современной русской прозой все обстоит очень неплохо.
— Например?
— Каждый год выходит по доброму десятку книг, которые стоит прочесть. Бывают масштабные тексты — от романа «Асан» Владимира Маканина до «Каменного моста» Александра Терехова, от «Современного патерика» Майи Кучерской до книги Дмитрия Быкова о Пастернаке — это все уже само стало историей литературы. Из того, что создается здесь и сейчас, на меня произвела большое впечатление книга Петра Алешковского «Секретики» — лирическая, автобиографическая. Очень важный для этого писателя этап. Открытием стал роман Тимура Кибирова «Генерал и его семья» — совсем не то, что обычно с полупрезрением называют «прозой поэта». А если говорить о молодом поколении, вспоминается невероятно живая «Калечина-Малечина» Евгении Некрасовой, вышедшая пару лет назад и номинированная на «Большую книгу». Очень жаль, что ее той премией «обнесли».
Из совсем нового, не всегда совпадающего с моими вкусами, но тем не менее яркого — книжка Игоря Савельева «Как тебе такое, Iron Mask?» — детективный, намеренно грубовато написанный текст. Собираюсь прочитать нового Сенчина, роман «Петля» — на остро актуальную тему, скорее журналистскую, чем писательскую, но всегда интересно, когда автор выходит из своих привычных рамок.
— Как относитесь к расхожему сетованию: где новый Толстой, Достоевский, Чехов?..
— А вы почитайте, что писали о Толстом современники, например Вяземский. Клеймили «ниспровергателя старой этики». Достоевского вообще считали больше журналистом, чем прозаиком. Поколение Ахматовой говорило через губу о Чехове, для них он своенравный дерзящий старик: Творцов сегодня хватает — мало больших идей. Некоторые пытаются догнать западную мысль, от которой мы реально отстали. Но Толстой и Достоевский пришли на Запад своим, русским путем, не пытаясь соответствовать, они говорили о том, что для них важно. И через них это вдруг стало важным для всего мира.
— А могут ли быть сейчас эти самые прорывные идеи? Такое впечатление, что все в них разочаровались.
— Так ведь и идеи появляются, когда человек задумывается о реально важном для него, а не о том, что в тренде и на что спрос.
Свежие комментарии